Не верь богам, которые не танцуют
Писательский флэшмоб.
День 1-ый.
Заказ мне от кошачный лад
оказывается, это сложнее, чем я думала. Но увлекательно)
майская гроза
читать дальшеПьяняще-щемящее чувство, как мания преследования или паранойя. Вздох, как подвиг, мысль, как сзифов труд. Жизнь замирает, тянется, и чувствуешь себя, как древнее насекомое, попавшее в смолу. Сейчас ты либо задохнёшься и останешься в вечности, либо выплываешь и доживёшь свою короткую жизнь.
Воздух тяжёлый, терпкий и чуть сладкий. Небо приближается к земле, как никогда близко, кажется, стоит протянуть руку и рассечёшь мягкие облака неосторожным движением. О свежести, о жизни напоминают лишь едва колышемые вязким ветром зелёные, молодые листья. Они ещё слегка прозрачные, сочные и такие живые.
Можно лечь на траву и вдыхать, вдыхать. Позволять невыносимому воздуху заполнять тебя, таять в этой реальности, пронзительной и будоражащей. Лежать и смотреть, как небо подступает всё ближе, как стены в приступе клаустрофобии.
Лежать и чувствовать спиной колючие иглы травы. Тогда кажется, что трава растёт прямо сейчас, поднимает, приближает тебя к небу.
А потом налетает первый порыв ветра. Молодой весенний ветер носится, скачет, как пьяный, как подросток впервые хлебнувший лишнего. Он проходит сквозь тягучий воздух, как катер по морю, заставляя пениться прозрачные волны. На сердце сразу становится легко и как-то безнадёжно-весело. Хочется не то танцевать да потери сознания, до смеха, рвущегося от исключительного счастья, то ли повесится, отдав свою тело на игрища ветров. По вена растекается электрический ток, пальцы искрятся, а губы растягиваются в довольной улыбке, глаза разгораются пламенем. Волос вплетается в волосы. Всё становится на свои места и веселое могущество заставляет тебя чувствовать себя частью этого ветра. Тебя уносит вместе с ним, кружит. И мир так чудесен, так невыносимо, больно-прекрасен.
И вот, как кинжал сарацина в живую плоть, в тягучий воздух врезается молния. Всё сверкает и кружится, искры по телу, искры из глаз. Мир разрывается, мир ликует.
И после всей этой вакханалии, мучительного счастья, радостной боли на землю падают успокаивающие капли. Мягки и тяжёлые, как пуховое одеяло. Живящая влага, живая вода в чистом виде.
зависимость
читать дальшеОн был художником и не помнил, как быть просто живым. Она была девушкой из трамвая. Она любила боль и героин. У неё были худые руки и круги под глазами на бледной коже. У него был альбом и остро заточенный карандаш. Они встретились случайно. Она не видела его, а он рисовал её длинные волосы, запястья из-под длинных рукавов джемпера, поджатые губы, отрешённый взгляд, благородные черты лица...и боль, сквозившую во всём. В её позе, взгляде, рваном мелком дыхании. Она не видела его и не хотела бы видеть, она давным давно не видела никого вокруг. что ей до них, они её не помогут, она не принесут ни счастливой боли, ни радости самоуничтожения. Они серы.
В маленьких наушниках хриплым голосом поют о вечном. А она думает, что бессмертие - самая изощрённая пытка.Она чувствует, как начинает едва заметно ныть поясница - первый предвестник, приближающейся ломки. От каждого толчка у него замирает сердце, он так боится испортить набросок, он так боится что-то упустить.
Он будет уговаривать её познакомится, умолять позволить рисовать её, она будет презрительно кривить губы, думая о подступающей боли. Она согласится, решит, что хуже не станет. И вечером он будет поить её терпким красным вином, от которого будет идти тонкий аромат дальних стран, солнца и фруктов. Она будет пить, не чувствуя вкуса, глотая будто воду дорогую жидкость и думать, напряжённо думать о том, что ей совершенно необходимо растаять. Она будет напряжённо представлять, как будут бледнеть её руки, истончатся пальца, блекнуть кожа, пока от неё не останется лишь едва колышемый воздух.
Она останется, она будет чувствовать себя тенью, наброском. Он будет счастлив - она рядом, она не призрак, она есть, та что нужна.
Ей и в голову не придёт что-то скрывать. Утром она оставит записку: "Ушла за героином. Вернусь вечером". Он похолодеет, прочитав эти слова, но не подумает отказаться. Он не станет думать о будущем. Ему так важно будет просто быть рядом, дышать одним воздухом.
Она вернётся уставшая, но спокойная. Он будет греть её руки и рисовать усталые глаза.
Когда ей стало не всё равно? Сигарета оставляет на тонких пальцах едва заметный запах. Ей снова нужен укол. Лишь маленькая ампула. Как маленькая порция кислорода для утопающего. Она смеётся, зло и беспомощно, в голосе радость висельника. Какая банальная история. Какая глупость. Она не может теперь просто взять и уйти. Не может просто пойти и взять дозу, потому что ему будет больно. А ему боль противопоказана так же, как нужна ей.
Ему страшно, она тает, а его колотит от одной мысли, что её не будет.
Что завтра он проснётся, а её пальцы будут ледяными, гораздо холоднее, чем раньше. И больше никогда не согреются. Его прошибает холодный пот, если она опаздывает, если звонит и просит её забрать. В ящике стола он хранит револьвер на чёрный день, когда не сможет дышать, потому не с кем будет делить этот кислород.
Это не любовь. Ни на секунду не любовь - думают оба. Это замкнутый круг, а они загнали себя в клетку. У них нет ничего, кроме их зависимостей. Его от неё, её от героина. Его от её портретов, её от его улыбки. Болезнь, которую нельзя преодолеть простым диализом. Банальный, замкнутый круг. Простые больные люди. Она ходит по его студии в зелёном плаще на голое тело и широкополой шляпе , он чеканит шаги, отыскивая её по притонам. Они должны исчезнуть. Но хватаются друг за друга. Это не любовь, но иначе они не могут.
шкатулка
читать дальшеВ детстве у Клары была шкатулка. Деревянная с росписью. По шершавой поверхности бежал золотисто-коричневый узор. Иногда Клара закрывала глаза и пальцем водила по узорам, запоминая, вбирая в память. У шкатулки был маленький золотистый замочек, от которого давным давно потерялись ключи. Замок не закрывался, но это не имело значения: всё, что попадало в шкатулку уже оказывалось в безопасности. Она никогда не хранила там ничего ценнее пуговицы, но для пятилетней Клары это всё было сокровищами. Цветные стёкла: расплавленные под июльским полуденным солнцем, заточенные о камни дорого, сглаженные морскими волнами. Ракушки и камешки, высушенные ягодки, яркие картинки из журналов, будто другая реальности на глянцевой бумаге. Она могла часами перебирать свои сокровища, смотреть на солнце через стёклышка, вглядывалась в картинки , рассматривала причудливые узоры на морских камешках и слушала море в ракушках. Но несомненно важнее всего была сама шкатулка. Она была старая, как сам мир, так Кларе казалось. Она досталась ей от матери, а раньше принадлежала бабушке. Резной рисунок - переплёт цветов и птичьих крыльев. Шкатулка едва заметно пахла деревом и уютом. Каким таинством казалось открытие шкатулки, каждый раз, Клара была уверена, что в любой момент может обнаружить в шкатулке древнее золото пиратов или свитки магов.
Шкатулка треснула, упав с пианино. Крышка распахнулась, и сокровища Клары разлетелись по холодному полу. Шкатулки не стало. Клара сидела и с грустью смотрела то, как магия постепенно покидает расколовшийся предмет. А потом, едва сдерживая слёзы, собирала свои находки.
Шкатулки не стало, но она впечатала в сознание Клары, вжилась, стала неотделима от неё самой. И спустя двадцать лет она всё ещё хранит там дешёвые сокровища.
Чужие улыбки, взгляды смешки. Жесты, привычки. Чужие мысли и мечты, оставленные на хранения. Ничего значительного, просто тёплые вещи, которые никому больше не нужны, забытые в её жизни. Она бережно хранит их. Она прячет в шкатулку самые прекрасные и самые щемящие воспоминания.
Когда Кларе становится грустно, она представляет свою шкатулку, она достаёт оттуда случайные богатства. И становится легче, лучше.
День 1-ый.
Заказ мне от кошачный лад
оказывается, это сложнее, чем я думала. Но увлекательно)
майская гроза
читать дальшеПьяняще-щемящее чувство, как мания преследования или паранойя. Вздох, как подвиг, мысль, как сзифов труд. Жизнь замирает, тянется, и чувствуешь себя, как древнее насекомое, попавшее в смолу. Сейчас ты либо задохнёшься и останешься в вечности, либо выплываешь и доживёшь свою короткую жизнь.
Воздух тяжёлый, терпкий и чуть сладкий. Небо приближается к земле, как никогда близко, кажется, стоит протянуть руку и рассечёшь мягкие облака неосторожным движением. О свежести, о жизни напоминают лишь едва колышемые вязким ветром зелёные, молодые листья. Они ещё слегка прозрачные, сочные и такие живые.
Можно лечь на траву и вдыхать, вдыхать. Позволять невыносимому воздуху заполнять тебя, таять в этой реальности, пронзительной и будоражащей. Лежать и смотреть, как небо подступает всё ближе, как стены в приступе клаустрофобии.
Лежать и чувствовать спиной колючие иглы травы. Тогда кажется, что трава растёт прямо сейчас, поднимает, приближает тебя к небу.
А потом налетает первый порыв ветра. Молодой весенний ветер носится, скачет, как пьяный, как подросток впервые хлебнувший лишнего. Он проходит сквозь тягучий воздух, как катер по морю, заставляя пениться прозрачные волны. На сердце сразу становится легко и как-то безнадёжно-весело. Хочется не то танцевать да потери сознания, до смеха, рвущегося от исключительного счастья, то ли повесится, отдав свою тело на игрища ветров. По вена растекается электрический ток, пальцы искрятся, а губы растягиваются в довольной улыбке, глаза разгораются пламенем. Волос вплетается в волосы. Всё становится на свои места и веселое могущество заставляет тебя чувствовать себя частью этого ветра. Тебя уносит вместе с ним, кружит. И мир так чудесен, так невыносимо, больно-прекрасен.
И вот, как кинжал сарацина в живую плоть, в тягучий воздух врезается молния. Всё сверкает и кружится, искры по телу, искры из глаз. Мир разрывается, мир ликует.
И после всей этой вакханалии, мучительного счастья, радостной боли на землю падают успокаивающие капли. Мягки и тяжёлые, как пуховое одеяло. Живящая влага, живая вода в чистом виде.
зависимость
читать дальшеОн был художником и не помнил, как быть просто живым. Она была девушкой из трамвая. Она любила боль и героин. У неё были худые руки и круги под глазами на бледной коже. У него был альбом и остро заточенный карандаш. Они встретились случайно. Она не видела его, а он рисовал её длинные волосы, запястья из-под длинных рукавов джемпера, поджатые губы, отрешённый взгляд, благородные черты лица...и боль, сквозившую во всём. В её позе, взгляде, рваном мелком дыхании. Она не видела его и не хотела бы видеть, она давным давно не видела никого вокруг. что ей до них, они её не помогут, она не принесут ни счастливой боли, ни радости самоуничтожения. Они серы.
В маленьких наушниках хриплым голосом поют о вечном. А она думает, что бессмертие - самая изощрённая пытка.Она чувствует, как начинает едва заметно ныть поясница - первый предвестник, приближающейся ломки. От каждого толчка у него замирает сердце, он так боится испортить набросок, он так боится что-то упустить.
Он будет уговаривать её познакомится, умолять позволить рисовать её, она будет презрительно кривить губы, думая о подступающей боли. Она согласится, решит, что хуже не станет. И вечером он будет поить её терпким красным вином, от которого будет идти тонкий аромат дальних стран, солнца и фруктов. Она будет пить, не чувствуя вкуса, глотая будто воду дорогую жидкость и думать, напряжённо думать о том, что ей совершенно необходимо растаять. Она будет напряжённо представлять, как будут бледнеть её руки, истончатся пальца, блекнуть кожа, пока от неё не останется лишь едва колышемый воздух.
Она останется, она будет чувствовать себя тенью, наброском. Он будет счастлив - она рядом, она не призрак, она есть, та что нужна.
Ей и в голову не придёт что-то скрывать. Утром она оставит записку: "Ушла за героином. Вернусь вечером". Он похолодеет, прочитав эти слова, но не подумает отказаться. Он не станет думать о будущем. Ему так важно будет просто быть рядом, дышать одним воздухом.
Она вернётся уставшая, но спокойная. Он будет греть её руки и рисовать усталые глаза.
Когда ей стало не всё равно? Сигарета оставляет на тонких пальцах едва заметный запах. Ей снова нужен укол. Лишь маленькая ампула. Как маленькая порция кислорода для утопающего. Она смеётся, зло и беспомощно, в голосе радость висельника. Какая банальная история. Какая глупость. Она не может теперь просто взять и уйти. Не может просто пойти и взять дозу, потому что ему будет больно. А ему боль противопоказана так же, как нужна ей.
Ему страшно, она тает, а его колотит от одной мысли, что её не будет.
Что завтра он проснётся, а её пальцы будут ледяными, гораздо холоднее, чем раньше. И больше никогда не согреются. Его прошибает холодный пот, если она опаздывает, если звонит и просит её забрать. В ящике стола он хранит револьвер на чёрный день, когда не сможет дышать, потому не с кем будет делить этот кислород.
Это не любовь. Ни на секунду не любовь - думают оба. Это замкнутый круг, а они загнали себя в клетку. У них нет ничего, кроме их зависимостей. Его от неё, её от героина. Его от её портретов, её от его улыбки. Болезнь, которую нельзя преодолеть простым диализом. Банальный, замкнутый круг. Простые больные люди. Она ходит по его студии в зелёном плаще на голое тело и широкополой шляпе , он чеканит шаги, отыскивая её по притонам. Они должны исчезнуть. Но хватаются друг за друга. Это не любовь, но иначе они не могут.
шкатулка
читать дальшеВ детстве у Клары была шкатулка. Деревянная с росписью. По шершавой поверхности бежал золотисто-коричневый узор. Иногда Клара закрывала глаза и пальцем водила по узорам, запоминая, вбирая в память. У шкатулки был маленький золотистый замочек, от которого давным давно потерялись ключи. Замок не закрывался, но это не имело значения: всё, что попадало в шкатулку уже оказывалось в безопасности. Она никогда не хранила там ничего ценнее пуговицы, но для пятилетней Клары это всё было сокровищами. Цветные стёкла: расплавленные под июльским полуденным солнцем, заточенные о камни дорого, сглаженные морскими волнами. Ракушки и камешки, высушенные ягодки, яркие картинки из журналов, будто другая реальности на глянцевой бумаге. Она могла часами перебирать свои сокровища, смотреть на солнце через стёклышка, вглядывалась в картинки , рассматривала причудливые узоры на морских камешках и слушала море в ракушках. Но несомненно важнее всего была сама шкатулка. Она была старая, как сам мир, так Кларе казалось. Она досталась ей от матери, а раньше принадлежала бабушке. Резной рисунок - переплёт цветов и птичьих крыльев. Шкатулка едва заметно пахла деревом и уютом. Каким таинством казалось открытие шкатулки, каждый раз, Клара была уверена, что в любой момент может обнаружить в шкатулке древнее золото пиратов или свитки магов.
Шкатулка треснула, упав с пианино. Крышка распахнулась, и сокровища Клары разлетелись по холодному полу. Шкатулки не стало. Клара сидела и с грустью смотрела то, как магия постепенно покидает расколовшийся предмет. А потом, едва сдерживая слёзы, собирала свои находки.
Шкатулки не стало, но она впечатала в сознание Клары, вжилась, стала неотделима от неё самой. И спустя двадцать лет она всё ещё хранит там дешёвые сокровища.
Чужие улыбки, взгляды смешки. Жесты, привычки. Чужие мысли и мечты, оставленные на хранения. Ничего значительного, просто тёплые вещи, которые никому больше не нужны, забытые в её жизни. Она бережно хранит их. Она прячет в шкатулку самые прекрасные и самые щемящие воспоминания.
Когда Кларе становится грустно, она представляет свою шкатулку, она достаёт оттуда случайные богатства. И становится легче, лучше.
@темы: harmony, оранжевые фонари, all this moments..., вдохновения поток из ветра